“Тому, кто винит других, предстоит длинная дорога. Тот, кто винит себя, уже прошёл половину пути. Тот, кто не винит никого, дошёл до конца.”
— Герман Гессе
слова без ответа имеют силу неподтвержденности сказанного.
в дополнение к предыдущему посту. приобрел ещё две книги сегодня. пелевин – это, пожалуй, нечто особенное для меня.
федор достоевский - “преступление и наказание”; виктор пелевин - “чапаев и пустота”.
я открыл страницы Библии. я бросил курить, после 20 лет этой ужасной привычки.
это вопрос не веры или безверья, это вопрос внутренних ощущений. вопрос принятия всего и бесстрашия относительно судьбы. это личное, скрытое, безупречное, имеющее форму, литую лишь для твоих глаз.
как бы то ни было эта книга займет в моей душе свою несменную нишу.
———
также немного пополнил свою библиотеку:
– гюстав флобер - “искушение святого Антония”; – габриэль гарсиа маркес - “сто лет одиночества”; – эрих мария ремарк - “возлюби ближнего своего”.
дети
я периодически выглядываю из окна, чтобы посмотреть на свою машину, что стоит под домом. дети дурачатся рядом, бегают друг за другом, кричат от восторга. как же они прекрасны во всём! прожита каждая секунда, без иллюзорных надежд и мыслей о будущем, что, как правило, тянут неподъёмный багаж из прошлого. они живут сейчас, только в этом моменте. улыбка, смех или слёзы от падения и разбитой коленки, это сейчас, в это же мгновение. мне бесконечно жаль, что им придется утратить эту возможность впоследствии, чтобы прийти (или нет) к этому вновь, как к единственно верному. маленькие, невозмутимые боги. навеки ваш!
Повторю, есть лишь один путь к счастью.
Смирись полностью с тем, из чего состоит мгновение. Прими все, что происходит в эту секунду с тобой – ибо это и есть божья воля. Как только ты сделаешь так и расслабишься, ты поймешь, что здесь и скрыта единственная доступная человеку свобода.
Почему наши предки называли свободу «волей»? Да потому, что свобода есть полное принятие воли бога как своей. Любое несогласие с этой волей карается немедленно и жестоко, и кара заключается в ощущении, что ты несвободен и несчастен.
Я совсем не о политике и не о гендерной реформе. Я о настоящем моменте времени. Не-счастье всегда сделано из борьбы за то, чтобы текущая секунда была какой-то другой. Не такой, как есть.
Бог всевластен. Он делает с тобой все что хочет. Больше того, он штампует «тебя» именно из твоего согласия или несогласия с назначенным.
Но ты можешь дать ему сдачи очень хитрым способом.
Не борись с ним. Просто гляди, как возникает и исчезает то, что ты принимаешь за себя – и предоставь Сущему нести эту ношу.
Уйди с водевиля незаметно, не хлопая дверью и не наступая никому на ноги. Так, чтобы никто даже не понял, что ты с него ушел.
Для этого не надо расставаться с жизнью. Для этого не надо делать ничего вообще. Просто позволь происходящему происходить. Оно будет происходить и без твоего позволения.
Но ты, дурак, зачем-то каждую секунду натягиваешь воображаемые вожжи и кричишь в черное небо как пьяный кучер: «Тпру! Стоп!»
Как будто ты что-то можешь. Как будто ты правда есть.
Есть только бог, только источник, только сила, заварившая эту кашу. Так пусть она и расхлебывает ее сама – и сама несет свое бремя.
Бог сильнее тебя до тех пор, пока ты есть и борешься с судьбой. Перестань «быть», прими все полностью и без оговорок, и ты перехитришь самого главного хитреца – если будет, конечно, на то его воля. Ибо победить его можно, лишь полностью ему сдавшись.
Там, где тебя нет, никто не может тебя достать.
Не помогай богу – пусть тащит свою ношу сам. Когда он прокачивает через тебя радость, радуйся. Когда качает муку, мучайся. Но пусть «тебя» не будет ни в этой радости, ни в этой муке. Пусть в ней будет только Сущий.
Чтобы стать свободным, не обязательно любить бога. Или, тем более, его ненавидеть. Ты не можешь ничему помешать. Ты не можешь ничему помочь. Ты можешь только одно. Исчезнуть – и позволить этому быть.
Let it be…
Виктор Пелевин — «KGBT+»
несчастные производят несчастных чтобы забыть о горе, любящие производят любимых чтобы лелеять счастье.
истинные события ума лежат между полночью и предрассветными звёздами.
я пишу только для себя самого. иное не имеет смысла. всё туман, кроме того, на что ты смотришь с любовью. и это не слова.
духовность присуща тем, кто её осознаёт. т.е. для человека сколько-нибудь видящего непосредственную духовность как часть своего естества, нужна часть веры, отделенной от веры в бога, и прикрепленной к себе, как то, что видит и существует не в канонических препонах, а как то, что может двигаться и развиваться всеми возможными для него способами. ему присуща духовность, что не касается ничего, кроме него самого.
аниме. японская анимация и вложенная в нее соответствующая определенным культурным положениям основа. заложенная даже в самом пустячном некая трансцендентность, манящая тебя своей харизмой, и в ней загадкой. мудрое одиночество, возводящее себя в абсолют вместе с непроизнесенным вслух монологом. таинство несказанных слов, таинство понимания, предоставленного лишь себе. только ты есть начало и конец.
может быть в писании спасение, а может в вере, или и в том, и в другом. в любом случае, чтобы это возымело смысл, оно должно быть скрыто.
Так гранит покрывается наледью, и стоят на земле холода, — этот город, покрывшийся памятью, я покинуть хочу навсегда. Будет теплое пиво вокзальное, будет облако над головой, будет музыка очень печальная — я навеки прощаюсь с тобой. Больше неба, тепла, человечности. Больше черного горя, поэт. Ни к чему разговоры о вечности, а точнее, о том, чего нет. Это было над Камой крылатою, сине-черною, именно там, где беззубую песню бесплатную пушкинистам кричал Мандельштам. Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре выбивает окно кулаком (как Григорьев, гуляющий в таборе) и на стеклах стоит босиком. Долго по полу кровь разливается. Долго капает кровь с кулака. А в отверстие небо врывается, и лежат на башке облака. Я родился — доселе не верится — в лабиринте фабричных дворов в той стране голубиной, что делится тыщу лет на ментов и воров. Потому уменьшительных суффиксов не люблю, и когда постучат и попросят с улыбкою уксуса, я исполню желанье ребят. Отвращенье домашние кофточки, полки книжные, фото отца вызывают у тех, кто, на корточки сев, умеет сидеть до конца. Свалка памяти, разное, разное. Как сказал тот, кто умер уже, безобразное — это прекрасное, что не может вместиться в душе. Слишком много всего не вмещается. На вокзале стоят поезда — ну, пора. Мальчик с мамой прощается. Знать, забрили болезного. «Да ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся». На прощанье страшнее рассвет, чем закат. Ну, давай поцелуемся! Больше черного горя, поэт.
Борис Рыжий — 1997
нет болеутолюяющих от этой жизни, мой дорогой друг. это секундность, мгновение, и железный маховик натягивает ткань — живую плоть на себя снова. это сидит в голове как нарыв, я знаю. мне не о чем писать.
Курт Воннегут:
Когда мне было 15, я провел месяц, работая на археологических раскопках. Как-то раз я разговорился с одним из археологов во время обеденного перерыва. Он задавал тот тип вопросов, которые обычно спрашивают у молодых людей, чтобы «узнать тебя». Ты занимаешься спортом, какой твой любимый вид? И я ответил ему: нет, я спортом не занимаюсь, я работаю в театре, пою в хоре, играю на скрипке и пианино, раньше брал уроки живописи. И он ответил — ВАУ. Это потрясающе! И я сказал: «Ой, неет, я не очень хорош ни в чем из этих вещей!»
И он произнес нечто, что я никогда не забуду, что полностью взорвало мой мозг, потому что никто никогда ничего подобного не говорил, до этого момента: «Я не думаю, что делать что-то хорошо — это единственный смысл заниматься этим. Я думаю, ты получаешь превосходный опыт и разнообразные навыки, это все просвещает тебя и делает интересной личностью, не важно, насколько хорошо ты овладеваешь этим всем».
Признаюсь честно, это изменило мою жизнь. Потому что я ушел от провала, от того, кто не был достаточно талантлив ни в чем, чтобы заявить о себе, к тому, который занимается чем-то, потому что наслаждается этим. Я вырос в предельно успехо-ориентированной среде, переполненной мифом о Таланте, где, я думал — был лишь один мотив делать нечто — «Побеждать» в этом.
ФОНАРЬ НАД КУСТАМИ
Ты помнишь темную аллею где мы на лавочке сидели, о чём — не помню — говоря? Фонарь глядел на нас печально — он бледен был необычайно тогда, в начале сентября. Кусты заламывали кисти. Как слёзы, осыпались листья. Какая снилась им беда? Быть может, то, что станет с нами, во сне осознано кустами осенними ещё тогда. Коль так, то бремя нашей боли мы им отдали поневоле, мой ангел милый, так давно, что улыбнись — твоя улыбка в печаль ударится, как рыбка — в аквариумное стекло. И собирайся поскорее туда, на тёмную аллею — ходьбы туда всего лишь час — быть с теми, кто за нас рыдает, кто понимает, помнит, знает, ждёт. И тревожится за нас.
Борис Рыжий - 1994, октябрь
…
в детстве я был излюблен единственной материнской любовью. но навес времени, где могло случиться все, что можно было себе представить я ощущаю до сих пор. оно било в живот, продавливало фанеру до обморока, засыпало песком глаза, материлось и ненавидело меня. оно пыталось меня изжить, не зная что я уже был его частью, как этот бритый затылок, отблескивающий солнечных зайцев на раскаленный солнцем асфальт.
Дочка сделала осьминога в садике. 🥰
Я рекомендую вам Happy Rave Radio (90s Happy Hardcore) на radio.net. www.radio.net/s/happyra…
Действительно, собственное счастье есть цель, которую хотя и имеют все люди (в силу побуждений их природы), но никогда нельзя рассматривать как долг, не впадая в противоречие с самим собой. То, что каждый неизбежно уже сам желает, не подпадает под понятие о долге; ведь долг – это принуждение к неохотно принятой цели. Поэтому было бы противоречием сказать: человек обязан всеми силами содействовать собственному счастью.
Точно так же противоречиво ставить себе целью совершенство другого и считать себя обязанным содействовать этому. В самом деле, совершенство другого человека как лица состоит именно в том, что он сам способен ставить себе цель по своим собственным представлениям о долге; поэтому противоречиво требовать (сделать моим долгом), чтобы я сделал то, что может сделать только другой человек сам.
Долг человека – собственными усилиями выйти из [состояния] первобытности своей природы, из [состояния] животности (quoad actum) и все выше подниматься к человеческому [состоянию], только благодаря которому он и способен ставить себе цели, восполнять недостаток своего знания и исправлять свои ошибки; и это не совет технически практического разума для иных его намерений (умения), а безусловное предписание морально-практического разума, который делает эту цель для него долгом, дабы он был достоин человеческого, которое есть в нем.
И. Кант «Основы метафизики нравов»