чудовищное физическое бессилие с момента поднятия с кровати до момента вечернего написания. будто в одну из минут посреди ночи что-то тяжелое, вязкое и липкое пристало к лопаткам, обхватив плечи, и избавиться от этого нельзя просто облокотившись ненароком о дверную лутку. днем «Отчаяние» Набокова. вечером ожидание дочери, вечное «Завещание» Кафки. (немного собрал мысли в поток, ведь она рядом) несколько лет, день за днем. лишь одна запись за 1923-й год. буквенное, болесное окончание, бело-желтый, чистый остаток страницы. время от времени накатывающиеся слезы после, текущие лишь до крайнего барьера и возвращаемые мной обратно, в душу. мысли о затерянной, почти столетней печатной машинке Olympia. старая лента в ней. музейный, пыльный запах её, неужто теперь только в памяти. все иное здесь не имеет внутренности, лишь оболочку. бесполезная телесность. вновь Набоков. пронзающий естество, поэтический, богемный слог.

о мой всеобъемлющий эскапизм! ты выше и больше меня самого, как то, что имеет смысл. бледная, сметанная плоть в вечной службе охраны небольшого периметра. что бы не глядело в глазок из внешней стороны, что бы не прильнуло к двери - чуждо и дико.

Franz Kafka

любовь прорастает из недр земли оазисами, в то время как страсть - уже созревшее яблоко, ждущее лишь прикосновения, чтобы упасть. яблоня может расти рядом с источником, но чтобы увидеть его, нужно похоронить одно дерево и высадить другое.

I reserve a part of myself for inescapable violence, and it is deader than the dead.

„𝒆𝓿𝒆𝓻𝔂𝓸𝓷𝒆 𝒇𝓸𝓻 𝓱𝓲𝓶𝓼𝒆𝓵𝒇 𝓲𝓽 𝓽𝓱𝓲𝓼 𝓭𝒆𝓼𝒆𝓻𝓽 𝓸𝒇 𝓼𝒆𝓵𝒇𝓲𝓼𝓱𝓷𝒆𝓼𝓼 𝔀𝓱𝓲𝓬𝓱 𝓲𝓼 𝓬𝓪𝓵𝓵𝒆𝓭 𝓵𝓲𝒇𝒆.“

— 𝓼𝓽𝒆𝓷𝓭𝓱𝓪𝓵

я безустально ищу призраков прошлого, но они, пожалуй, все же остаются в некотором безвременьи. возможное искомое - тень событий, людей, поступков, что остается пятном на асфальте. но это всё есть уроком в классе, который был лишь для меня. я ищу птиц, выпавших некогда из гнезда и умерших. я вижу и радуюсь тем, кто окреп и начал свой путь, но что за отчаяние меня гложет о тех упавших и разбившихся? что в них такого? та же пыль, что и я, но то, что уже ушло. скорбь делает меня причастным, как делает это рыбак, что не выкинет леску с наживкой, зная, что здесь её может съесть более крупная рыба. то, что уже есть в руках - золото. без огранки, не литое, но необъятное, как Вселенная. здесь живет мое: “лишь бы ты была, моя утренняя заря, мои весенние, алые цветы, чей запах - пчела и шмель на белом цветке.” что я значу, мой светлый ангел, рядом с тобой? завязка букв, слово, проглоченное слезой, уста, вопиющие о жизни тобой, мой поцелуй, стирающий твою хрустальную слезу со щеки. что же есть еще более того, что уже на кончиках пальцев? что же может быть более уже имеющейся любви?

индивидуализм есть меньшим проклятием, потому как построен на личностных, исключительных и лишь единожды потребляемых мерах и резолюциях. никто не должен будет принять их за близкие к своим, чтобы не возникло сообщества. в сообществе одному присущи пороки зависти, всевластия, тщеславия, другой же думает как облегчить не лишь свою ношу и ходит лишний раз к родниковой воде. любое сообщество - начало пути к пропасти и в ничто. человек носит катастрофу в своих ладонях, думая о добрых началах.

In an embrace, everything burns away - reproaches, desires… After an embrace, there is nothing left.

«Manon, Dancer» Antoine de Saint-Exupéry

Вчера ночью я пересматривал фото своей маленькой дочери. Я увидел эти глаза и они довели меня до слез. Этот светлый, только познающий взгляд, искренняя радость в этих двух хрустальных, безмерных, голубых каплях-вселенных. Как же я жил до них, Господи? За чем я шел, и шел ли? Как же мне хочется чтобы ты научилась отличать главное от второстепенного, искренность от лицемерия. Многие люди захотят ранить тебя. Возможно этим они захотят подчеркнуть твою слабость. Но лишь слабость и добродушность выражают первозданность и цветущесть жизни. Мой свет, мой ангел, моя падающая ночная комета, мой абажур ночного света, мой весенний цвет и жизненная прохлада. Ты одарила мой скудный до того солнечный свет своим радужным ликом. Ты найдешь свои глаза, родная, ради которых будут эти вдохи и выдохи. Ты будешь пить как мед эти глаза, потому что в них вся наша земная суть. Все тщета лишь там, где твоя маленькая рука не в моей руке. Все туман лишь там, куда ты не придешь. Мой неугасаемый свет среди вечной, кромешной тьмы.

Let go of vanity, my friend. It will become your personal, anyone unknown benefactor.

#Miscreated #AloneIntheDark 🌑 #Postapocalypse #Survival

I kiss your lips, your shoulders as if it’s the last time every time. My love, they are beyond the reach of time, because I have come to know them.

There is an opinion that freedom is the ability to set your own boundaries of what is permissible. Often, I censor the thoughts that I want to express. I am not free in front of my own sincerity, in front of my own declaration. This is worse than physical captivity, in which one can be free through three bars, if one feels so. A bird landing on a prison window does not think of captivity. Relativity and absurdity.

You all know where to find him. He lives in every lonely bar.

Art has always touched me deeply, as have the people who create on the “thin red line.” Those who walk on the edge of thought, on the brink of madness. Those who boldly stare into the eyes of death. Those who live by their own rules and conventions. Love, tragedy, drama, and all of this is a person I so diligently try to rid myself of. He is both God and executioner. Both terrify me within myself.

«Speech is silver, silence is golden.»

The evening’s sad feeling envelops me, As the sun sets and the shadows grow around. A gentle wind whispers words of peace in my ears, Yet my heart still leans towards melancholy.

The golden light of the sunset spills over the horizon, But in my soul there is only darkness and sorrow. A sad song plays in my head, And I feel like this is exactly where I belong.

The evening melancholy embraces me with its embrace, And I feel that it’s time for solitude and reflection. But in this silence I find peace and inner harmony, And I feel that the evening melancholy is a part of me.

Edith Piaf art, 40s

Mon amour! Il n’y a rien de plus en phase avec les élans du cœur. Tout sera défoncé et disparu. Seuls deux mots resteront sur les lèvres refroidies. Deux mots pour lesquels vous respirez l’air de cette Terre.

Edith Piaf - La foule

www.youtube.com/watch

my faded youth, how painful and beautiful you were

first impressions are not deceptive. first words are fresh and true. the first sentence is always a red-hot steel knife over everything that needs to be said.